About

Банальность, многословие, литературность, репортаж и документальность происходящего – все это не имеет ничего общего с вектором творчества Романа. Темой, волнующей его в настоящее время, являются мировые музеи современного искусства с их неповторимой архитектоникой пространства и уникальной игрой светотеневых вибраций. Каждый музей – «ящик Пандоры». Но чтобы найти в нем что-то такое, что открывается на уровне тонких материй,  что скрыто за пеленой расхожести и стереотипности требуются большая концентрация творческой энергии и воли и, конечно, мига удачи.  Его привлекает авангардное искусство, минимализм, метафизика и космичность момента. Роман пытается уловить магию и таинство свето-теневого архитектурного пространства. Ставя перед собой сверх задачу, он пытается найти в потоке визуальной информации тот изобразительный сигнал, который воспринимает, как квинтэссенцию происходящего. А его внутреннее чутье, внешний импульс, творческий инстинкт и озарение подсказывают ему правильный выбор и помогают найти единственно верное решение в бесконечных творческих мучениях и поисках.Лучшие его работы хороши прежде всего по цвету и колориту, изысканы и артистичны. Их геометрия строго выверена и убедительна. Все работает на образ, поэтому происходит единство формы и содержания.В некоторых работах не хватает особого состояния, сложной цельности и простоты, а есть просто авторский «прием».В лучших фотографиях Романа формальные средства являются содержанием и при этом каким-то чудом создают конкретные образы и ассоциации.       Инкелес Борис

«Скрытое пространство музея, как идеальная геометрия».                                                                                                     Я стал одним из ее углов…                                                                                                     Р.М. Рильке

В самом названии серии «Музеи мира» содержится феномен эстетического состояния пространства, где встречаются стратегия фотоискусства и топос, смысловая пространственная реальность. Их диалог выявляет образ той точки музейного интерьера, на которой останавливает художник свой взор, переживая ее локальность и ее особенности во всех возможных измерениях. Ее идеальное выстраивание, ее обозначение реализуется при синхронном существовании двух технологий, двух оптических систем, когда художник оказывается внутри избранного им пространства и вместе с тем он обладает возможностью посмотреть на него со стороны, дистанцированно. Именно в этом скрещивании «прямой» и «обратной» перспектив, при соединении чувственного и интеллектуального, открывается подлинная образность «места», его глубинное состояние. Формы зримости подобных художественных практик обостряются, когда топография музейной зоны просматривается и прослеживается «иным» сознанием, автономным ракурсом фотокамеры.Музей, проектируемый архитектором, всегда содержит в себе энергию будущего искусства. Его формы потенциально присутствуют в пространстве своих ожидаемых эстетических состояний. Мысль создателя музея живет в абсолютной симметрии с силовыми линиями произведений визуальной культуры, о которых архитектор виртуально размышляет, представляя, как они будут структурировать пока еще «пустое» пространство. Нью-йоркский Гуггенхайм, несущий в себе все возможные в будущем проекты, подчиняется спирали Райта. Еврейский музей в Берлине, наполненный идеями Либескинда, его геометрия во всех своих измерениях, рельефах, нишах и углах обладает эстетикой, «хранящей» образы предназначенных для него произведений.Роман Инкелес чувствует и познает все пространственные тайны Музея. Его оптика исследует идеальные возможности музейного интерьера, его нефункциональные уголки, существующие в бескорыстии, казалось бы, за пределами произведений искусства. Аскетичные по форме и сближающиеся с образностью абстрактной геометрии, они сами превращаются в художественную реальность, захваченную врасплох объективом фотокамеры. Технологии Романа Инкелеса вызывает в памяти легендарный фильм Микеланджело Антониони   «Blow up», когда фотограф при проявлении пленки обнаруживает в ее слоях «событие», которое он не наблюдал в процессе фотографирования. Фотореальность художника как бы сама зафиксировала ту драматическую ситуацию, которая была скрыта от человеческого глаза.  Фактически именно так возникает и развивается фотосерия «Музеи мира», позволяя камере превращаться в орган восприятия, в субъект, в живую сущность, открывая для себя глубоко личное, интимное пространство музея.Художник, приоткрывая объектив фотоаппарата и практически не вмешиваясь в процесс фотографирования, дает возможность самой реальности заглянуть в фотокамеру, в слои, фиксирующие изображение. Таким образом, инструментарий Романа Инкелеса не отделяется от пространства личного присутствия художника. Его технологии возвращают мистериальную природу искусства, его целостные измерения, не разделяющие мир на участников «события» и его наблюдателей. Перед нами в мерцании «зависают» парадоксальные фрагменты пространственных интерьеров, несущих в себе универсальную геометрия Музея как такового – петербургского Эрмитажа, Московского музея современного искусства, Мультимедия Арт музея, мадридского Музея королевы Софии, Египетского музея в Каире, Музея современного искусства в Тель-Авиве. Они погружены в световые потоки, пронизывающие многомерность пространств, хранящих культуру, предоставляя художнику последовательно занимать то активную, то пассивную позицию. Этот визуально достоверный диалог обеспечивает живую связь человека и музейного пространства, гарантируя художественные переживания в самых предельных ситуациях. Фотокомпозиции Романа Инкелеса можно рассматривать и как своего рода мини инсталляции, пространственно сближающиеся со «Средиземноморскими парусниками» Янниса Кунеллиса. Их образность «течет», как плазменная структура, приобретая самые разнообразные геометрические очертания, словно подчиняясь температурным и воздушным влияниям среды. Эти фотосвидетельства постоянно изменяющихся магических музейных пространств превращаются в видения, полусны, наполненные сдвигами и смещениями. Явленная в них беспредельность позволяет войти в нее и раствориться, теряя систему координат. Они колышатся, дышат и живут, накапливая свет и излучая его квантами, вспышками, открывая в эти мгновения свое сокровенное ожившими рельефами, нишами и складками. В их таинственных измерениях жизнь раскрывается веером и собирается в точку, наливается тяжестью смыслов, одновременно формируя вокруг себя зоны парения и антигравитации.Основная музейная топография, переживаемая и осмысляемая искусством Романа Инкелеса – это углы. Угол для художника превращается в тот мир, в котором присутствует он сам лично – не только творчески, но и экзистенциально. Здесь его чувства, его творческое воображение принимает характер возможных реализаций, именно в углу он остается в одиночестве, чтобы сосредоточиться и позволить всем мечтам и желаниям обрести воплощение. Фактически угол превращается в пространство его личного музея, Музея его души. Тема искусства в этой музейной геометрии переносится в тему обитания, спасения, и угол в этой драматургии трансформируется в кров, убежище, где живет тишина и все наполняется великим молчанием, в котором можно представить, оживить все идеальное, что хранится в нашей памяти и в нашем сознании. Угол, своеобразная геометрия укрытия, становится проводником, транслятором, переходом из внутреннего во внешнее. В его открытой локальности, в интерьерной сосредоточенности Роман Инкелес обретает самого себя, он не только заполняет это пространство — его личность получает возможность преодоления всех ограничений и открытия в самом себе универсума. В этот момент, в процессе фотографирования художник вмещает в себя всю мировую культуру и в самом себе реконструирует идеальный Музей.Открытость «угла» во внешний мир, в мир, где мы все пребываем, становится актом признательности культуре. Роман Инкелес в своей фотосерии «Музеи мира» находит особый взгляд, особую точку зрения, соединяя в своих фотографиях глубоко личную экзистенцию с вечным пространством искусства.Виталий Пацюков